Сергей Зотов о «Страдающем Средневековье» и о том, почему отыскать иллюстрацию к алхимическим рецептам — это почти всегда запутанный квест.

ЗВЕРОГОЛОВЫЕ ЕВАНГЕЛИСТЫ: ЗАЧЕМ НУЖНЫ РИСУНКИ В АЛХИМИЧЕСКИХ РЕЦЕПТАХ

05-01
Отправляя данные, вы соглашаетесь с политикой обработки данных
З
СЕРГЕЙ ЗОТОВ
Сергей Зотов
Культуролог, автор книги «Страдающее Средневековье», занимается исследованиями алхимической иконографии в библиотеке герцога Августа (город Вольфенбюттель, Германия).

Мария Лисица
Интервьюер (М.Л.)

Сергей Зотов, Дильшат Харман, Михаил Майзульс
Из аннотации к книге:

Эта книга расскажет, как в христианском искусстве священное переплеталось с комичным, монструозным или непристойным.

Речь пойдет не только о прошлом, но и о том, как сегодня читать средневековые образы. Откуда на страницах Псалтырей и Часословов монстры в монашеских рясах? Зачем на стенах храмов изображали любовников в неприличных позах? Почему Сатану и Антихриста порой представляли с нимбами, словно святых? Как Христос стал аллегорией философского камня в алхимических трактатах?

Принято считать, что художник того времени действовал в строгих рамках, заданных церковным каноном, волей заказчика и древними образцами. Но на деле у средневековых мастеров оставалось пространство для визуального эксперимента с сакральными сюжетами. Вместе мы выясним, где в средневековом искусстве пролегала граница между дозволенным смехом и святотатством.

Эта книга была создана по инициативе сообщества «Страдающее Средневековье», объединившего более полумиллиона подписчиков.
— Интересная идея для книги: рассказать о странных иллюстрациях в средневековых рукописях. Как эта идея возникла и долго ли вы писали книгу?
— Около двух лет назад мы начали заниматься разработкой проекта, а книгу написали где-то за год. Довольно быстро получилось — ведь нас трое, и каждый писал примерно треть книги. С другой стороны, мы бесконечно друг друга правили, один человек, конечно, написал бы гораздо быстрее. Но не так интересно!

Для меня все началось с того, что я восхищался творческими талантами Михаила Майзульса. В соавторстве с Дмитрием Антоновым он написал книги «Демоны и грешники в древнерусской иконографии: семиотика образа» и «Анатомия ада. Путеводитель по древнерусской визуальной демонологии».

Мы встретились с ним на конференции, где оба представляли доклады по иконографии, и, разговорившись после в Facebook, мы решили сделать какой-нибудь совместный проект. Интересно, что по счастливой случайности к Михаилу примерно тогда же обратились ребята из паблика «Страдающее Средневековье»: они хотели выпустить одноименную книгу.
Юрий Сапрыкин и Константин Мефтахудинов — администраторы паблика (Паблик «Страдающее Средневековье» — М.Л.), где выкладываются иллюстрации из средневековых книг со смешными подписями. Ребятам поступает множество коммерческих предложений, они создают свою продукцию, начиная от блокнотов, значков и заканчивая носками. Два года назад на них вышло книжное издательство «АСТ» в лице редактора Анны Рахмановой и предложило помощь в издании книги.

Изначально предполагалось, что это будут забавные мемы из паблика, но когда к делу подключились мы, возникла идея сделать аналитический материал, объясняющий значение необычных средневековых картинок с научной точки зрения. Была мысль даже сделать своеобразный альбом в духе Умберто Эко (итальянский историк и писатель — М.Л.), но материала набралось столько, что в итоге на свет появилась огромная книга, почти что монография.

Анатомия ада. Путеводитель по древнерусской визуальной демонологии
— У вас в соавторах значится еще и Дильшат Харман. Как она к вам присоединилась?
— Михаил позвал ее и меня в соавторы, потому что намечался довольно масштабный проект. Он предложил присоединиться Дильшат Харман, потому что она — высококлассный специалист в своей области. Кроме всего прочего она ведет интереснейшую страничку на Facebook — пишет занимательные посты про искусство с завидной частотой.

За время создания проекта мы все очень сдружились и недавно неполным составом праздновали в Стамбуле получение литературной премии «Просветитель».
Дильшат Харман — кандидат искусствоведения, переводчик, специалист по западноевропейскому искусству
— «Просветитель» вручается за лучшую научно-популярную книгу, чтобы поддержать ученых и журналистов в их умении доступно рассказывать об открытиях и исследованиях. Не стали ли считать публицистику важнее научных статей в специализированных журналах?
— Нет, это совершенно разные аудитории, и материалы для них готовятся разные. В силу своей профессиональной деятельности я пишу статьи и подготавливаю заявки на получение грантов, провожу исследования и делаю публикации для защиты своей диссертации. Но научно-популярная стезя — вещь параллельная, не пересекающаяся с моей работой. И премия «Просветитель» почти никак на академическом поле не засчитывается, там нужны другие достижения.
— По какому принципу вами подбирались средневековые иллюстрации для публикации в книге?
— Лично у меня большой научный интерес к алхимической иконографии. Но мы постарались подойти к созданию книги масштабно: выбрать все те средневековые сакральные изображения, которые сегодняшнему зрителю кажутся неприемлемыми или несовместимыми с христианством. В комментариях к ним мы попытались уйти от какой-то одной науки, например, филологии или иконографии, и взглянули на принципы возникновения и функционирования необычной средневековой иконографии комплексно. То, чем мы занимались, сложно назвать только историей искусства: мы часто проявляли себя и как культурные историки.

Моей отдушиной именно в плане иконографии остаются странички в соцсетях, где я выкладываю странные и непонятные изображения. В ходе работы над книгами и статьями у меня остается много незадействованного материала, который просто некуда девать. Я, например, не специалист по православным иконам, но иногда нахожу нечто необычное и не могу не поделиться.
— Можете вспомнить какой-нибудь удивительный случай из практики?
— Из запомнившихся иллюстраций назову изображение колесницы, на которой сидят четыре звероголовых евангелиста: у них головы тельца, льва и орла из-за того, что так христианские богословы сопоставили авторов четырех Евангелий и четырех зооморфных херувимов из Апокалипсиса.

Необычен и недавно встреченный мной сюжет с изображением Христа сразу в трех ипостасях: распятый агнец, распятый человек в храмовой завесе и Младенец, извечный и равный Богу Отцу, то есть существовавший еще до сотворения мира. Такое изображение Троицы совсем не характерно для средневекового времени и является сложной аллегорий, которой в обновленном издании нашей книги я посвятил отдельный абзац.


Любимые мной алхимические изображения совершенно удивительным способом встраивались в различные культуры. Например, в Индии был необычный сюжет: лужа ртути гонится за девушкой, сидящей на коне. В этой стране существовала своя алхимическая традиция, связанная с поклонением индуистским богам. По легенде Агни — индийский бог огня — в виде птицы подлетел к совокупляющемуся со своей женой Шиве. Разозлившись, Шива выплеснул свое семя в клюв птицы, которая, полетев по небу, сплюнула его в божественную реку Ганг, породив сына Шивы, Картикею. Капли, не долетевшие до реки, рассыпались по человеческому миру и превратились в ртутные месторождения. Как считали древние индийцы, ртуть клокотала и выходил из берегов, едва завидя девушку. И чем ближе та подходила, тем сильнее к ней тянулась ртуть, согласно мифам и легендам металл даже мог выйти из берегов и «побежать». Поэтому в Индии для нахождения ртутных месторождений женщину якобы использовали как приманку. Она выпускалась к реке на коне, желательно обнаженная, а мужчины прятались за горку, пока не появлялась ртутная жила: тут они ее и хватали. Изображения этой сцены сегодня являются одними из немногих иконографических следов алхимической традиции в Индии.
— Как люди тех времен считывали иллюстрации в книгах и понимали их смысл?
— Довольно сложный вопрос. Но тут стоит учитывать, что каждая картинка предназначалась для определенной аудитории. Возьмем, к примеру, часослов (Церковная книга с текстами молитв, читающихся во время ежедневных церковных служб, кроме литургии. — М.Л.), составленный специально для знатной особы. В нем могли быть не только сцены, связанные со священной историей, но и своего рода сюрпризы и реверансы в сторону знатного человека, в том числе забавные маргиналии — рисунки на полях, позволявшие не умереть от скуки во время чтения. Или, например, читал какой-нибудь монах Евангелие, а в инициалах — красочных буквах — вместо традиционной вязи или миниатюр с библейскими сюжетами видел дракончика или даже мужской член. Он хихикал и понимал, что, скорее всего, эту книгу переписывал такой же монах, как и он, ему надоело — и он решил развлечься прямо во время работы. Помнится, что на полях одной рукописи XV века, рядом с неизвестного происхождения пятном, переписчик извинялся за то, что его кот нагадил прямо на открытую страницу — но деваться некуда, пергамент дорогой…

Что касается остальных обычных людей, то им без конца пересказывали библейские сюжеты и объясняли их значение на проповедях. Это был словно сериал для современных людей, и потому они всех «героев» знали в лицо и поименно. Поэтому, приходя в храм, люди могли читать сюжеты на алтарных панелях, витражах, картинах, скульптуре. Книги видели не все, но кто-то умел читать, а кто-то был даже способен собрать себе небольшую библиотеку. Так что иконография в средневековом мире была не только уделом богатых.
— Что вас привело в иконографию?
— Мне повезло, что в саратовском университете, где я учился на филолога, преподаватели читали увлекательные лекции, выходя далеко за рамки учебной программы. Преподаватель философии Михаил Богатов давал нам уникальные сведения о современной литературе, а мой научный руководитель, филолог Вадим Юрьевич Михайлин, наоборот, мог читать лекции по истории и культурной антропологии, почти не связанные с литературой. К примеру, он рассказывал про гомоэротику греческого симпосия (Пиршество с ритуальными элементами, преимущественно для мужского увеселения. — М.Л.) или про принципы организации архаических культур. Приглашал ученых, проводил конференции, на которых я познакомился с медиевистом Ольгой Тогоевой, историками Антоном Нестеровым и Евгением Пчеловым, с моим будущем научным руководителем, философом и культурологом Ириной Протопоповой, другими интересными исследователями. Дружба с ними сильно повлияла на мое мировосприятие. На конференциях и особенно на посиделках после них, за разговорами о науке под вино у меня образовался широкий спектр знакомств, я вдохновился историей, иконографией и понял, что наукой можно заниматься не только на досуге, не только в рабочее время, ей можно жить. Постепенно у меня сформировалось мнение, что это мое единственное призвание.

Вскоре, уехав из Саратова, я окончил магистратуру в Москве по специальности «Историческая культурология» в РГГУ (Российский государственный гуманитарный университет) и поступил там же в аспирантуру. Впрочем, я старался не сидеть на месте и искал, где можно наиболее эффективно заниматься именно моей темой — алхимической иконографией. Поэтому сначала я уехал в Барселону по программе студенческого обмена, а потом, в 2016 году, переехал работать в Германию.
— Вы подрабатывали, пока учились в московском университете?
— Да, у меня был период, когда я работал в самом университете. Было много позитивных моментов, когда мы проводили семинары, конференции, общались, писали статьи — крайне продуктивное время. Но случались и неприятные периоды, когда я сталкивался с бесконечной бюрократией. Они происходили гораздо чаще, чем хотелось бы, препятствуя занятиям наукой.

Более грустная ситуация была в Саратове. Мне кажется, что в этом городе вообще мало возможностей для какого-то профессионального развития.
Интеллигентская среда больше похожа на болото, в котором ученые, поэты, художники — это очистительные моторы. Они работают, несмотря ни на что: в них затекает жидкость, грязь, плавают жучки, но они все равно пытаются и двигаются дальше, баламутя грязь.
Но чаще люди уезжают оттуда, особенно те, кто хочет делать что-то интересное. А тех, которые остается — и речь не только о Саратове, но и о многих других городах — слишком мало, чтобы как-либо полномасштабно расчистить это болото и превратить его в красивый пруд.

Работа ученого в России похожа на жизнь бессребреника — ты работаешь в науке просто потому, что не можешь не делать этого. Гуманитарные направления сейчас не особо ценятся, зарабатывать на них сложно. В Германии — совсем другое дело! Помимо того, что ученым там платят достойные деньги, благодаря выверенной работе государства и общественных институтов, достаточно совсем небольшого коллектива, чтобы породить полноценную культурную жизнь, масштабированную на небольшой город. Я работаю в городе, где живут всего 50 тысяч человек, но культурная жизнь там чуть ли не активнее, чем в Саратове с почти миллионным населением.
— Над каким проектом вы сейчас работаете?
— Для диссертации сейчас я занимаюсь исследованием трансфера алхимических изображений с Востока на Запад, из арабских рукописей в средневековые европейские книги. Что же касается работы в Германии, в первом рабочем проекте я изучаю алхимические рисунки на фронтисписах в старопечатных книгах. Во втором — изображения, в котором некие персонажи или жидкости заключены в колбы: в алхимической иконографии это один из самых распространенных мотивов. Вместе с руководителем проекта, доктором Штефаном Лаубе мы занимаемся тем, что собираем и анализируем все эти изображения, составляем их единую электронную базу. В конечном итоге должно получиться полезное подспорье для исследователей: можно будет не только искать алхимическую иконографию, но и читать наши выводы о значении и происхождении этих изображениях.
— А как сейчас обстоят дела с наличием каталогов по иллюстрациям средневековых книг?
— Каталоги существуют, но, несмотря на развитие техники, не все они полные. Ведь речь идет о средневековых источниках, а до Гутенберга все книги — рукописные, это единичные работы. Сегодня мы привыкли, что выпускается тираж книги, она автоматически попадает в каталог, и ее можно найти в любом городе. Но здесь все иначе — если средневековую книгу никто не оцифровал, не описал в статье или в каталоге, то ты можешь никогда и не узнать о ее существовании, если не задашься целью специально ее найти. К тому же во многие библиотеки доступ ограничен, и туда сложно попасть, пройти бюрократические препоны. В моем опыте самые сложные случаи были в Армении и в Стамбуле. Пробраться в библиотеки этих городов было настоящим квестом. Но бывает, что приходишь куда-то, просишь рукопись — и тебе ее сразу же предоставляют, да еще могут порадоваться: «Как здорово, что именно у нас нашли! Исследуйте, пожалуйста!».

Больше всего алхимических рукописей, конечно же, в Лондоне, Берлине, Париже, Праге, Амстердаме, большая коллекции алхимических книг находится в Копенгагене, то есть там, где они и создавались. Но меня интересуют специфические религиозно-алхимические образы. Например, одна очень нужная книга обнаружилась в Москве, другая — недалеко от Нью-Йорка, а третья — в Швейцарии. Есть куда поездить.
В России не было собственной уникальной алхимической традиции, потому что месторождений металлов было не так много.
Сергей Зотов на презентации книги «Страдающее средневековье» в Новосибирске
Автор фото: Мария Лисица
Алхимия была импортирована с Запада позже, чем она там развивалась, и в основном в виде переводных книг. Над исследованием многочисленных источников по алхимии, хранящихся в России, еще предстоит работать; например, сейчас я и мой хороший друг Виталий Морозов — руководитель проекта — занимаемся разработкой этой темы в рамках государственного гранта РФ.

Алхимические книги — большая редкость, и чтобы их найти, нужно приложить немало усилий. Мало знать — что ты ищешь, нужно еще знать, где искать. Это получается сделать через научную литературу, а иногда и в старинных рукописях можно найти полезную информацию о других книгах. Приезжаешь в библиотеку, а там книги нет — перевезли в другую. Едешь туда, ищешь в каталогах — снова увезли, например, в Россию во время войны. А в том городе только один человек, который умеет читать немецкий готический шрифт, поэтому книга даже не описана в каталоге, нужно с кем-нибудь подружиться, чтобы получить к ней доступ. Это каждый раз квест. Я утрирую, конечно, но в ходе работы часто приходится много перемещаться между библиотеками разных стран. За этот год я поработал в библиотеках Вольфенбюттеля, Праги, Бамберга, Готы, Касселя, Еревана, Москвы, Петербурга, Венеции, Копенгагена, Стамбула. Каждый раз ты не знаешь, что найдешь — это всегда зависит от удачи.

Интересные иллюстрации попадаются довольно часто, все и не счесть. Я люблю, сидя в библиотеке, открывать первую попавшуюся средневековую алхимическую книгу и листать, пока что-нибудь не встретится. Бывает, что ждешь от книги множества иллюстраций, а их там почти нет. А бывает и наоборот — в какой-нибудь, на первый взгляд, неинтересной книге почти все страницы оказываются заполнены уникальными рисунками.


Вся проблема в том, что раньше не во всех книгах делали иллюстрации. Алхимические книги — чаще всего наборы рецептов, картинки там не нужны.


Однако изображения приходят на помощь, когда в тексте возникают сложные аллегории, они визуально помогают восприятию читателя. И вот едешь ты за тридевять земель в библиотеку, зная, что в ней 20 алхимических рукописей, открываешь их — и только в одной находишь изображения. Остальные можно листать страница за страницей два дня и ничего не обнаружить.
— Вам нравятся такие перемещения?
— Я очень люблю путешествовать и в Новосибирск приехал из Каппадокии (Регион в центральной части Турции. — М.Л.), а отсюда почти сразу поеду в Индию. Если бы не моя страсть к поездкам, я бы сюда и не добрался. Стараюсь выбираться из Германии куда-нибудь каждый месяц, потому что в самой Германии уже почти все посмотрел.

Быть ученым — не значит только сидеть в библиотеке и копаться в бумагах. Хоть это и часть работы — и одна из самых интересных, потому что историк чаще всего делает открытия именно в архивах! — но не единственная. Никто не отменял увлекательных бесед с друзьями-учеными на конференциях, путешествий по всему миру в охоте за уникальным материалом, приключений, возникающих в ходе пребывания в других странах. Так что я бы не захотел быть бизнесменом с яхтами и дорогими машинами ни за какие коврижки — свой смысл жизни я нашел в науке, а в работе исследователя мне интересен не только результат, но и сам процесс.
Поделитесь своим мнением:
Made on
Tilda