ВЕЧНАЯ КЛАССИКА: ЛУЧШЕ ОДИН РАЗ УСЛЫШАТЬ

— Классическую музыку можно сравнить с литературными произведениями, написанными, например, в 5 веке до нашей эры, но которые все же находят у нас отклик. Ту же греческую драму можно прочесть по-новому и сделать из нее современную постановку для театральной сцены. А ведь эти тексты отсылают нас гораздо дальше в глубину времен, по сравнению с музыкой 17 или 19 веков. На фоне тысячелетий 150 лет — совсем маленький срок, но все с теми же проблемами, что стояли перед режиссером греческой трагедии и исполнителем Брамса. Дело в том, что уже буквально через 20 лет после смерти композитора уходят традиции исполнения его сочинений. И чтобы сегодня их сыграть, полезно постараться собрать эти традиции по крупицам: какие-то высказывания, письменные заметки, замечания.

— На фестивале звучали сочинения и современных музыкантов, в частности, написанных специально для Вадима. Что касается моего участия, а я на фестивале уже четвертый раз, то в первые два года я исполнял классику в ее узком понимании — музыка до начала 20 века. А вот уже в прошлом году, когда отмечались 100 лет со дня рождения Леонарда Бернстайна, мне довелось играть его произведения наряду с «классическими». Бернстайн — не совсем уже классика, можно сказать, это наш современник.


Вернемся к вопросу. Почему классика? Потому что с музыкальным искусством дела обстоят немного иначе, нежели, например, с изобразительным. Людям нравится, когда у них дома висит современная картина, они ее понимают лучше, чем современные концертные произведения. Невозможно сопоставить то, насколько трудно вставить в программу современную музыку, с тем, чтобы познакомить зрителей в салоне с «contemporary art».


Я всеми силами стараюсь включить в программу такие произведения, но в сухом остатке мне редко удается это сделать, в том числе на Транссибирском арт-фестивале. Но поверьте, это не исключение из общих правил. На этом фестивале звучат произведения, которые всеми любимы, и те, которые совсем непопулярны (например, сочинение Брамса в переложении Теодора Кирхнера). Конечно же, Брамс — это высокая классика, и в камерной музыке с ним мало кто может соперничать, но все же переложение Кирхнера — это другое произведение.

Чаще всего на концертах исполняются такие произведения, которые способны собрать большую публику и удержать ее, чтобы люди послушали достаточно длительную программу. Что, к сожалению, сложно представить себе для современного автора.

— Думаю, что для исполнителей (если у них есть, разумеется, в принципе предрасположенность к современным сочинениям) — нет, потому что ныне живущий композитор может прийти и сказать, что же он имел в виду. Эта та возможность, которой мы лишены с покойными композиторами, когда нашими задачами является собрать традицию по ниточке, по крупице и нащупать смысл. Но если мы будем слепо следовать догмам, то можем и эту традицию потерять и не передать, в конечном счете, дух музыки, даже наоборот, оказаться в плену каких-то деталей и упустить, возможно, самое главное. Поэтому перед исполнителями стоят две противоположные проблемы, пожалуй, самые трудные, между которыми мы должны проплыть и не потерять баланс.

— Такое, к сожалению, тоже есть. Но это уже проблема образования, подготовки слушателя. С другой стороны, есть классика, как тот же Брамс, которая изначально несет в себе заряд энергии и потенциал и может расположить к себе даже неподготовленного слушателя при условии адекватного исполнения. Если неподготовленный слушатель смог воспринять новое или непривычное исполнение произведения, то задача музыканта выполнена.

Даже если потом это все ушло под влиянием суеты и других жизненных приоритетов и задач, то позже, вырастив детей и наладив свой быт, люди пытаются снова связать свою жизнь с музыкой. Именно поэтому есть мнение, что возраст зала все время увеличивается. Но я считаю, что это не такая уж и проблема. Если публика интересуется музыкой, то какая разница — сколько ей лет? Совершенно необязательно, чтобы весь зал был наполнен молодежью. Однако, чтобы у человека возникало стремление и он вообще помнил о существовании этого мира, важно подрастающему поколению предоставлять саму возможность соприкасаться с музыкой. По принципу: если человек никогда не ел качественную, хорошую пищу, то он никогда к ней не потянется, потому что он не имел к ней доступа и не слышал о том, что существует другого качества «питание». Он будет тянуться к тому, к чему он привык. Это касается и музыки, и литературы, и всего остального. Сейчас для саморазвития есть много возможностей — как в записи, так и в живом концертном исполнении.

Если мы говорим о воспитании вкуса молодых исполнителей, то здесь ответственность ложится на плечи их учителей. Задачей становится научить восхищаться музыкой, чтобы юный музыкант начал понимать ее тонкости, проникался ею и по-настоящему полюбил.

И это прекрасно получается на примере таких композиторов, как Рахманинов или Шопен. А если просто говорить общими словами, что классическая музыка прекрасна, то вряд ли возникнут стимулы побеждать скованность, сражаться, стараться исполнять интересно и пластично.

— Я из достаточно музыкальной среды: мама у меня профессионал, а папа большой любитель музыки, поэтому музыка меня окружала постоянно — звучали пластинки, играла мама, к ней приходили ученики. Из детства я помню первую пластинку, которую мне подарили на 3 года, — «Петя и волк» Сергея Прокофьева. У меня до сих пор теплое отношение к музыке через это произведение. Этот «Петя и волк» хорош, помимо всего, тем, что через него ребенок начинает свое знакомство с другими, более серьезными, менее детскими, произведениями Прокофьева. Еще мне ставили в детстве «Фантазию фа минор» Шуберта в 4 руки, через которую я также познакомился и полюбил этого композитора. Позже в дальнейшем я его много играл.

Естественно, что в детстве нам часто западают в память какие-то вещи, которые берутся совершенно неизвестно откуда: услышали в каком-то мультфильме, где-то случайно прозвучала классическая мелодия. При этом многие концерты я абсолютно не помню, меня водили на них, я просидел два часа, но меня как будто там и не было. Нельзя сказать, что это была вина исполнителя, возможно, это просто был неподходящий возраст. Ведь с музыкой все должно быть как в человеческой любви: невозможно насильно заставить полюбить, это чувство или есть или его нет.

— Частично верно, но не совсем. Например, Чайковский свой Концерт № 1 для фортепиано с оркестром, если рассматривать это популярное сочинение, рассчитывал отдать для игры Николаю Рубинштейну. Но прославил его в итоге Ганс фон Бюлов, которому он позже его перепосвятил, а потом и вовсе исполнял Сергей Танеев, многое поменявший в сочинении и сделавший свою редакцию. Поэтому тот фортепианный концерт Чайковского, который мы сейчас слушаем, совсем не то, что было изначально.

А что касается опер Чайковского — да, он имел в виду определенные голоса. Но очень часто случалось так, что певцов заменяли или они сами отказывались от предложенных им партий.


Поэтому бывает, что композитор пишет под кого-то конкретного, но очень редко. Композитор ведь не портной, который шьет платье на определенную фигуру, он создает некий образ, имея в виду какие-то вокальные данные, тесситуру, пианистические или скрипичные возможности. Но все это совершенно не означает, что в итоге задумка и исполнение сложатся. А если и сложатся, то это станет скорее исключением, чем правилом.

— Во-первых, великий музыкант — это тоже довольно субъективное понятие. Публика может дать такое определение исполнителю, если он ей нравится. Но всегда есть другая часть публики, которая этого исполнителя не принимает, и мы будем наблюдать баталии между разными частями публики. И каждая из них будет ревностно защищать своего кумира.

Можно сказать, что это везение. Но у настоящего артиста все-таки основная цель — это не стать кумиром публики, а получить какое-то ощущение, что он вошел в контакт с композитором и постарался сделать все по максимуму. А успех — это лишь внешнее проявление этого ощущения. Естественно, всегда приятно получать добрые слова и аплодисменты, цветы, все это очень поддерживает, но все-таки это вторично.

— Будет неправильным именовать эту музыку неоклассикой, это абсолютно ложный термин. Неоклассикой называется музыка определенных композиторов 20 века, например Прокофьева. Их форма такая же ясная и классическая, как у Моцарта. Так, Морис Равель, когда писал свой фортепианный концерт, хотел, чтобы это было новое прочтение этой классической формы. В данном случае классика берется как канва к архитектонике, как способ композиции, а в нее уже вкладывается некое новое содержание.

Классика и современная музыка с похожим звучанием — это два совершенно разных жанра. Все равно, что сказать: «Десерт заменит первое блюдо». Это две разные вещи. От того, что вы будете читать какие-то фельетоны в газете, вы не сможете утверждать, что все вокруг перестали читать Достоевского. Тот, кто любит Достоевского, он так и будет его читать и продолжать тянуться к другой литературной классике. Так и в музыке.

Такова констатация факта, но одно не может заменить другое, а мы пытаемся это сделать по принципу «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Только вот в музыке совсем по-другому — здесь лучше один раз услышать, чем сто раз увидеть.