КАК ЗАСТАВИТЬ АКВАРЕЛЬ СВЕТИТЬСЯ

Кстати, в это же время Маша поступила в Новосибирское художественное училище. И я даже приезжал к ним на занятия во время своих каникул. Помню, приехал весь такой и попал на плановый просмотр студентов. Тогда-то я и понял, что мне хвастать перед ними особо и нечем. Вся моя раздутая, как мыльный пузырь, авторитетность лопнула, потому что ребята рисовали ничуть не хуже меня. Я, конечно же, изо всех сил старался держать лицо, тыкал пальцем, что-то рассуждал — не хотелось упасть в грязь этим же лицом. Это была очень мощная школа, позволившая нам с Машей быть на одном художественном уровне, хотя она в ней и отучилась всего 2 года.

Мария: Да, я бросила свою художку и умчалась в Петербург за Сергеем. Там почти поступила в Мухинское училище, но не стала писать оставшееся последним в экзаменах сочинение, потому что поняла, что жду нашу Надю.

Сергей: Но и в Новосибирске оставаться было никак нельзя.

Мария: После рождения Нади я посещала свободные слушания в Мухинском училище, а потом позже, когда мы вернулись в Новосибирск, я все же поступила в университет искусств. Он-то и стал для меня решающим. Во время дипломной работы нужно было сделать акварель, но поскольку мы тогда рисовали на ватмане и подстраивались под эту бумагу, то я не испытывала от всего этого ни малейшего удовольствия. Саму акварель я любила, но управлять ею совершенно не могла. И тут неожиданно, в начале 2000-х годов, рядом с институтом открылся художественный магазин Fine Art, где я впервые познакомилась с французской бумагой Canson. Тогда я поняла, что с акварелью тоже можно работать, причем с удовольствием, если есть хороший материал. В эту шикарную лавку мы ломанулись всем худграфом, потому что там было все, о чем мы даже и мечтать не могли. А Canson стал моей любимой бумагой навсегда.

Дипломная работа определила не только мое направление, но и предпочтения в акварели. Поскольку диплом был на тему костюмов и орнаментов, то я поняла, что хочу рисовать платья, складки, кружева, мех.

Сергей: С появлением бумаги действительно наступил какой-то переломный момент. И у меня, и у Маши.

Профессия художника в том виде, в каком она есть сейчас, у меня случилась совсем недавно — лет 5-6 назад. До этого я 20 лет проработал дизайнером просто потому, что надо было зарабатывать на кусок хлеба с маслом. А вот Маша всегда позволяла себе быть настоящим художником.

Мария: Нет, это ты мне позволял заниматься тем, что мне нравится!

Сергей: В 2013 году я закончил свой последний заказ по дизайну, хотя уже активно ездил по выставкам и заграницам, и позволил себе заниматься тем, чем хочу. Мне тогда приходилось включать роуминг и орать, чтобы разобраться с клиентами: «Дорогие, я не могу, извините, я сейчас во Франции». Обычно мне в ответ звучал один и тот же аргумент: «Какая, к черту, Франция?! Нам надо срочно все переделать».

Был интересный эпизод в моей жизни, когда после окончания «Мухи» я не мог найти работу и мне товарищ предложил рисовать заказные акварели. Он обзавелся связями в Австрии с какими-то прохиндеями, которые достали кучу старинной акварельной бумаги целыми альбомами и придумали взять художников в Петербурге, чтобы рисовать старинные виды Вены.

Мария: Бумага, кстати, была не чистая, со старинными чертежами карандашом, и их приходилось стирать.

Сергей: Да, аккуратно стирали резинкой все, что там было накалякано, и рисовали сверху лошадей, кареты, часовни в старинной манере а ля 19 век. И эти прохиндеи продавали американским туристам все это за тысячу долларов, а мы получали свои пятьдесят.

Я сейчас, уже с высоты времени, смотрю на полученный опыт и очень счастлив, что вляпался в эту историю. Потому что нарисовать 50 штук таких вещей, это превосходный багаж знаний — начинаешь понимать, как ведет себя бумага и краска. Ни одна работа, ни один натюрморт или фигура, которую ты рисуешь в учебном заведении, не дадут такого опыта. Когда от того, что ты нарисуешь, зависит твой собственный успех: тебя купят или не купят и развернут. Нельзя петь никаких своих песен, нельзя ничего привносить, нужно просто соблюдать букву закона: тогда было принято рисовать так и никак иначе. Мы досконально изучили все моменты австрийской школы акварели, да и вообще всю европейскую школу прошерстили, ходили с товарищем по запасникам Петербурга, изучили все виды Вены вдоль и поперек. Но самое интересное, что сюжет был наш собственный, а не копия с другой акварели. Нам привозили старинные фотографии, с них-то мы и рисовали. Они не были популярными, зато не успели нигде засветиться. Но подпись мы свою не ставили, ее дорисовывали уже в Австрии, ведь работы все-таки подпольные. Теперь, слава богу, я ставлю только свою подпись на всех картинах.

Сергей: Большей частью в раскрутке своего бренда я благодарен интернету, потому что через него у меня появились все контакты, приглашения, заказы. Мой сайт и аккаунты в социальных сетях позволили картинки, которые я рисовал, перевести в финансовые отношения. На этой площадке я сразу стал позиционировать себя как художника-акварелиста.


И вот однажды наш общий знакомый увидел мои картины в Facebook и позвал участвовать на одной из его выставок в галерее. Я познакомился с множеством талантливых художников и уже на следующий год отправился с ним на свои первые пленэры, которые стали для меня хорошей профессиональной школой.


Я окунулся в совершенно другую атмосферу, стопроцентно художественную, когда вокруг меня были солидные дядьки, уже все знающие и умеющие, со своей огромной насмотренностью и собственной картиной мира. Мне всего этого как раз и не хватало, потому что раньше я крутился только в мире дизайна, а все свои картины рисовал «в стол». Конечно, не было бы интернета, была бы другая цепочка, но, скорее всего, стандартная: Союз художников Новосибирска, выставки областные, региональные и так далее.

А вот Маша к тому времени — в 2013 году — уже состоялась как бренд, ее все знали, она получала овации и заказы.

Сергей: У нас в семье четкое разделение: кто березка и рябина — это к Сереже, а если нарисовать лицо — к Маше. Хотя вообще-то Маша не рисует на заказ, изредка, можно даже по пальцам пересчитать. У нее все творчество построено на собственном вдохновении, и она старается не идти на поводу. Раньше я отправлял заказные портреты к Маше, но сейчас стараюсь этого не делать, потому что боюсь ошибиться с заказчиком и самым заказом. Я-то за свою жизнь уже успел набить шишек, пока меня швыряло и кидало, и я настолько заматерел, что готов к разным клиентам. А Маша — нет. Пусть она рисует свои портреты, как ей хочется, но и я за них браться не буду.

В той ипостаси, в которой мы сейчас находимся, мы достаточно свободные люди и сами решаем, что рисовать, куда поехать и чем заняться.

У меня сейчас есть определенного рода потуги выйти на фигуратив, и потому я пытаюсь совместить пейзаж с фигурой, портретом или людьми, создать некое действие на картине... Нет, я ничего не создаю, я просто наступаю на те же грабли, которые уже были придуманы миллион лет назад, и все это я видел в музеях. Но все же хочется посмотреть на творческий процесс со своей колокольни и привнести туда свое. Пока это только эксперименты с фигурами.

Сергей: Да, я по-честному старался делать свою работу и получать от нее кайф, хотя не скрою, что было трудно — в работе дизайнера всегда спотыкаешься об отношения клиента и заказчика, в которых последний всегда прав. Как ни крути. Помню, как я пришел на собеседование в дизайнерскую контору, а мне сразу открытым текстом сказали: наступи своей песне на горло. То есть ты рисуешь только то, что тебя попросят. Но эта парадигма, этот тезис действительны для всей аналогичной заказной работы. Ты в какой-то степени несвободен и волен действовать только в рамках существующего проекта. С одной стороны — это жестко, а с другой — суровая, но классная школа жизни. Научись получать кайф от работы, полюби то, что ты делаешь, и радуйся, когда тебя покупают, когда эти заказы проходят все сумасбродные капризы, вплоть до «Можно я покажу нашей уборщице, а вдруг ей не понравится?». Заказчики разные. И действительно, бывало, что уборщице не нравится, она требовала каких-то красных вензелей по бордюру — и приходилось переделывать. Сумасшествий было много.

Но первый раз я сел за компьютерную иллюстрацию по заказу известной ранее целительницы Травинки. Да-да, туда меня тоже угораздило вляпаться! Когда я жил в Петербурге, надо было чем-то зарабатывать, и мой товарищ нашел эту Травинку. Это был еще тот ад кромешный! Она приходила со своими какими-то канделябрами, гайкой на нитке, крутила ими перед монитором и говорила: «Нет, неживая картинка. Давай рисуй заново». Петя отводил меня в сторону и уговаривал изменить немного, лишь бы Травинка все согласовала: «Серега, ты палец по-другому загни, она и не узнает». И действительно, она после этого приходила снова махать гайкой и ей уже все нравилось. Уффф…

Сергей: Я могу периодически брать заказы по некоторым просьбам, но только если это совпадает с моим личным мировоззрением.

Кто в моем случае может быть заказчиком? Скорее всего, какой-нибудь интересный человек, который позовет меня с собой на пленэр или предложит нарисовать огромный пейзаж 2х3 метра. Почему бы и нет? Даже пускай это будет не совсем прибыльная работа, заказ какого-то госучреждения, театра, например, для создания декораций к спектаклям. Я не откажусь. Подумаю 10 раз, но отказываться сразу не стану. Да, это заказ, но заказ нового уровня, то с чем я раньше никогда не сталкивался.

По приезде она умудрилась провести 4 дня в бомбоубежище, о чем мы узнали гораздо позже. Это был городок Ашкелон в непосредственной близости к сектору Газа, по которому в тот момент было выпущено много ракет. Мы всего этого не знали, а в разговоре на наши вопросы о том, где она сейчас ночует, отвечала просто: «На Земле Обетованной».

В итоге она поступила в Иерусалиме в Академию искусств, о которой я мечтала в свое время. Но отучившись 2 года на иллюстратора, Надя бросила Академию, сказав, что хочет рисовать обнаженную натуру, натюрморт и устала от постоянных требований креативного мышления. И стала рисовать сама.

Сергей: Хорошо, что нам хватило такта создать человека новой формации, который ничего не боится, и у него нет стереотипов в голове. Нас ведь воспитывали так, что мы должны окончить школу, потом поступить в университет и пойти работать.

Я сейчас думаю, как нам это удалось, но на самом деле мы ее просто не трогали и не пытались заставлять. Как родители мы, конечно, ограничивали в плане ее безопасности и ее самых нехороших порывов. А то, чего мы не могли понять, не трогали и давали ей свободу действий. Это был равноправный человек в семье, личность, с которой нам приходилось иногда конфликтовать в силу подростковых причин, но и считаться с ней.

Я даже с некоторой гордостью сейчас расскажу историю нашей семьи. Надя нас всерьез никогда не воспринимала и считала, что мы с Машей какие-то клоуны. До поры до времени, пока жила с нами и была самоуверенным подростком. То, что мама рисует — это несерьезно, и хихикала над ней; то что папа покрашивает — это тоже так себе. Но папе хотя бы можно себе позволить это баловство — он на себе все тащит и работу работает. Поэтому для нас стало неожиданностью, когда Надя начала творить в акварели, когда уже оторвалась от нас. Мы виду не подали, но были очень удивлены. Недавно мы напомнили ей эту историю, но она отрицает все свои сказанные слова в наш адрес, мол, насочиняли родители все про нее, ничего такого не было.

Мария: Да. Сначала была Москва, потом Германия, сейчас Новосибирск. В начале года была серьезная совместная выставка в Петербурге «Мастера акварели», и Надя тоже принимала там участие в молодежном сегменте. Это уже довольно серьезный уровень, международный.

Сергей: Но 2 года назад Надя чуть было не поучаствовала вместе с Машей в выставке в Великобритании. Лондонское акварельное общество объявило конкурс, Надины работы прошли, а Машины не взяли. В итоге Надя продала две свои картины и прилично заработала на них.

Сергей: Ловкость рук и никакого мошенничества — если не нарисуешь тень, то свет не появится. Не зря же китайцы придумали Инь и Ян. Нет тени — нет света.

На самом деле, такие вопросы задают уже давно, поэтому я стал организовывать собственные мастер-классы. Я дозрел до того, чтобы на ресурсе Enterklass запустить всевозможные авторские курсы и акварельные марафоны. Радует, что на такие мероприятия подтягивается масса хороших ребят. Во время живых мастер-классов можно подойти к студентам и наглядно показать, как лучше всего сгущать краски. Ведь чем гуще тень, тем ярче на ее фоне смотрится свет. Поэтому берем и намазываем, ничего не боясь, но студенты обычно пугаются такого подхода: «А-а-а! Что вы делаете? Ой! Отлично».

Мария: У меня другая матрешка — недобор цвета.

Мария: У меня были мастер-классы, но дело в том, что техника, в которой я работаю, довольно трудоемкая и отнимает много времени.


У меня на каждую работу уходит до месяца, потому что накладываю много слоев акварели, сильно разбавленных водой, которым я позволяю высохнуть самостоятельно без дополнительной сушки феном, иначе бумага деформируется.


Я пыталась адаптировать эту технику под показ, и в Москве прошло несколько мастер-классов, ставших, в принципе, удачными. Но если изначально было много желающих, то в итоге работать осталось очень мало. У людей просто не хватило терпения, и они никак не могли понять, почему нельзя взять и намешать все сразу и жахнуть. А я настаивала на том, что этого ни в коем случае нельзя делать. Потому что за долгие годы работы поняла — если весь лист покрыть одноразово колером, то уже никакого эффекта свечения не будет. И поэтому показать 20 заливок за 5 часов мастер-класса не возможно.

Дома я начинаю свою работу с того, что полностью мочу лист под краном с водой. Даю стечь воде, аккуратно отношу на пластиковый планшет и приступаю к большой заливке. Главное, чтобы лист был равномерно покрыт водой и при этом на нем не было луж. А вот когда приступаю к работе над лицом, то рисую уже по сухому.

Сергей: Если у Маши несколько лет назад еще все было в четких границах по сухому листу, то сейчас сухая работа концентрируется на лице и руках. Одежда, драпировка и узоры уходят в сферу воздушного, по сырому.

Мария: Нет, я потом его углубляю, когда лист натянут на деревянный планшет, еще раз мочу и снова делаю заливку.

Обычно я работаю с несколькими цветами, мне нравится смешивать их по 3-4 в одну смесь. Сергей говорит, что можно просто взять готовый цвет, но мне хочется именно смешать.

Эксперименты с чернилами мне и самой потом понравились. За счет того, что они акриловые, они застывают и фиксируются, дальше можно делать все, что угодно с краской, и она не потечет. Но в чернилах есть и минус — из-за того, что они немного жирные, при попадании в зону лица уже сложно потом что-то исправить. Еще чернила при растекании дают вокруг себя красивый ореол: краска как будто бы распадается на несколько других красок — и получается то самое свечение.

Сергей: Родителям страшно, а у детей страха нет. У Нади есть работы и с позолотой, и с тушью, со всем на свете.

Мария: А вот позолоту первой стала использовать я. Мне стало интересно, можно ли делать эффект позолоты на акварели, я купила какие-то реставрационные материалы. Но работать с поталью нужно на грани, иначе она может заглушить акварель.

Вся эта поталь потом в итоге оказалась в ведре с водой — Лиза ее высыпала на половую тряпку. Это было потрясающе красиво. Она, видимо, посмотрела, как мы тюкаемся с кисточками, и решила помочь.

Мария: Снегурочка — моя боль. Однажды мы гостили у друзей во Франции, и мне очень захотелось нарисовать с их дочери Лизы Снегурочку. Я сделала с нее много фотоснимков, начала работать — и работа затянулась на годы, потому что мне хотелось все время переделывать. Наверное потому, что у меня нет образования иллюстратора и, по словам Сережи, я рисую как художник, а не как рассказчик сказки. Было много ошибок, и я нарисовала столько работ, черновиков, набросков такого качества, что их можно теперь издать отдельной книжкой, потому что каждый рисунок я прорабатывала крайне тщательно.

Но самое интересное, что в нашей жизни потом появляется девочка Лиза — 2 года назад родилась наша младшая дочка. Мы уже дедушка с бабушкой, имеем внучку, но растим дочку, которую назвали Елизаветой.

Сергей: То есть иллюстрации Снегурочки зашли в тупик, и мы решили слепить свою Снегурочку.

Мария: Почти всегда я рисую по ночам. Ребенок отнимает время и одновременно с этим дисциплинирует. Я поняла, что у меня есть столько-то часов вечером и столько-то днем, и не имею права их ни на что использовать, кроме как на рисование.

Дело еще в том, что выскакивая из рисования хотя бы даже на неделю, потом очень сложно возвращаться. Ты из этого состояния вышел, а зайти потом не можешь — дверь эту так сразу не откроешь, нужно сначала себя погрузить.

Рождение Лизы сделало меня еще и более смелой — я стала думать, что если испорчу рисунок, то не буду переживать, как это было раньше.

Мария: Бывает, и довольно часто мне нравятся лица, особенно в метро, только я никогда не подхожу. Хочется сделать хотя бы фотографию, но у меня до сих пор существует барьер, который не позволяет обратиться к человеку. Чужие фотографии я никогда не использую без разрешения, потому что считаю, что это нехорошо.

Несколько раз бывало такое, что я вставала с места и шла за девушкой, но так и не обращалась к ней со своей просьбой.

Сергей: А я люблю слушать французское радио. Но вообще у нас включается кнопка, когда Лиза засыпает — это уже готовый стимулятор. Разбегаемся скорее по разным комнатам, чтобы вырвать минутку для рисования.