НАМ НУЖНЫ ДИКИЕ ТЕКСТЫ!

— Одно можно сказать точно — по географическому признаку эти пьесы разнести нельзя. Тот факт, что в крупных городах у людей больше возможности куда-то сходить, на кого-то посмотреть и самому чему-то научиться, свидетельствует, скорее, о продвинутости, общем кругозоре, нахватанности, но не о таланте. Иногда к нам приходят, как я люблю говорить, совершенно «дикие» тексты. Читаешь пьесу и понимаешь, что автор на самом деле ничего не смотрел и не читал, но складывает фразы интересно, необычно доносит свою мысль. Пишет, например, на пресловутую тему любви, но под таким ракурсом и с таким героем, которого ты еще никогда не встречал.

Поэтому есть не географическое разделение, а тренды, тенденции или особенности, связанные с конкретными школами — как у Николая Коляды в Екатеринбурге или Натальи Скороход в Санкт-Петербурге.

— Хорошо узнаваемы ученики Николая Коляды — создателя уральской драматургической школы. Он сам, как автор, написавший огромное количество театральных пьес, всегда очень хорошо чувствует сцену и понимает устройство театра. И учеников своих он учит писать так, чтобы их произведениямогли быть поставлены — ни каких-то особых вывихов или неправильностей, ни спора со структурой. Я стараюсь говорить безоценочно, потому что к этому можно относиться по-разному. Можно говорить: «Классно, что есть люди, пишущие для существующей сцены», а можно сказать, что так возникает конъюнктура. Иногда хочется найти тексты, которые вызывающе неправильны, которые способны спровоцировать другой театр, как в свое время случилось с Антоном Чеховым и МХТ.

— Тут дело даже не в драматурге, а в любом творческом человеке: писателе, режиссере. Творчество устроено таким образом, что ты либо ремесленник, либо творец. И когда ты действительно занимаешься творчеством, то работаешь с личной болью, а иначе ничего не получится. Даже если это какое-то суперформалистское искусство, то все равно придется основываться на личных отношениях. Вот смотрю спектакли известных московских режиссеров, в которых все действия на сцене продуманы и отточены, но в них если не личная боль, то по крайней мере злость по отношению к ситуации или событиям. Если нет ни личной боли, ни злости, то это уже история «с холодным носом», на мой взгляд — мастерство, но никак не талант!

— Не могу однозначно сказать, чего стало больше или меньше. Здесь я тоже постараюсь ответить безоценочно, потому что интересно и то, и другое. Любопытно наблюдать за тенденциями, но хорошо это или плохо, я сказать не готова. Все изменения в литературе и драматургии происходят естественным путем — время что-то задвигает, а что-то, наоборот, выдвигает вперед.

Когда я только познакомилась с «Любимовкой» в качестве зрителя в 2000 годах, то отметила для себя — как много диких пьес, которые плевали на устройство театра, требования сцены: персонажей, героев, завязки-развязки, конфликты и так далее. Авторы, в хорошем смысле слова, презирали существующий театр, как бы заявляя: «Все устарело, это нафталин, и мы не будем на это работать. Мы создадим новый театр!». С одной стороны, такие утопические идеи закладывают трагическую тенденцию —ты можешь прожить жизнь, и тебя никто никогда не поставит, потому что ты отказался от действующего театра, а другого еще нет. Но с другой стороны, эта беспредельно дикая смелость — потрясающа. Она дает пути для развития, и из нее родится новая тенденция. В свое время, когда появился Иван Вырыпаев, про него много лет говорили: «Что это за хрень? Это не пьеса, а поток сознания какой-то! Как это можно ставить?!». Теперь это главный тренд, и все как сумасшедшие ставят Ивана Вырыпаева, хотя у половины режиссеров это и не получается. Потому что с его текстами нужно работать определенным способом, их нельзя подогнать под лекало классической постановки — они строятся по другим законам. Иван пробивал свою эстетику год за годом, и теперь от нее не отмахнуться. Можно как угодно воспринимать этот феномен, но он существует. Это история нулевых.

Еще, кстати, Павел Пришко тяжело идет в театр — в плане эстетики у него антитеатральный текст: на сцене почти ничего не происходит, или есть какое-то микрособытие с наблюдением. Но опять же, те, кто решаются его ставить, обновляют театральный язык, потому что вынуждены с этой драматургией работать по-другому.

— То, что стало много молодых авторов — это интересный вопрос для исследования. Но это однозначно хорошо, потому что они закрыли сложный сегмент в драматургии — пьесы для подростков. Загнать подростка в театр практически невозможно, потому что у него наступил самый интересный период, когда жизнь бьет ключом. Ему гораздо интереснее потусоваться с ровесниками и почувствовать взрослую жизнь, посидеть в соцсетях, погулять с друзьями. При этом у него куча внутренних проблем, рефлексия, сложные отношения с родителями. Поэтому у подростка практически не остается поводов пойти в театр, и в принципе его можно понять, потому что общение с друзьями интереснее, чем большинство того, что предлагают сейчас в театрах. В очередной раз смотреть «Капитанскую дочку» в классической постановке? И сложно их за это ругать, по крайней мере — глупо.

Однажды я была в одном городе на очень странном круглом столе, посвященному театру для детей и подростков. В основном там присутствовали возрастные женщины — завлиты областных ТЮЗов — и обсуждали, как привлечь в театр молодежь. Главный их аргумент был следующий, цитирую: «Все равно их надо заставить смотреть сказки! Отнять у всех гаджеты и заставить!».



Я не выдержала и говорю: «Прибить гвоздями к стульям и насильно заставить смотреть?» Бесполезно отнимать гаджеты, дети возненавидят вас и ваш театр. Все это чушь! И оправдывать это тем, что они стали бездуховными — полная ерунда! Дети остались такими же, как и всегда.



А эти двадцатилетние авторы, которые сами еще недавно были подростками, все прекрасно помнят и отлично чувствуют настроение подросших детей. За последние 3-4 года к нам поступало примерно по пять очень разных подростковых текстов. Иногда довольно страшных, потому что подростковая жизнь не всегда правильная, и она может быть связана с чем угодно: с суицидами, неудачным первым сексом, максималистским отношением к миру и чувством, что мир тебя отвергает, ненавистью к родителям и еще много с чем.На все эти темы существует много откровенных подростковых пьес. Но тут мы сталкиваемся с нашим прекрасным законодательством, когда некоторые произведенияв силу своих реалий попадают под категорию 18+.

Парадокс: произведение явно для пятнадцати-шестнадцатилетних, но из-за обсуждения вопросов секса (а давайте будем говорить честно, что в этом возрасте они уже активно обсуждаются), в театр придут только тетечки и дядечки. Потому что по законодательству ты просто не можешь пустить подростков. И это невероятно глупо— такое ханжество: оградим детишек от реального мира.

Но хорошо, что подростковая драматургия все-таки появилась. «Ганди молчал по субботам» Насти Букреевой была одной из первых подростковых пьес, которая выстрелила несколько лет назад. И ее поставили в миллионе ТЮЗов, потому,наверное,что стало понятно — у нас адский пробел в подростковой драматургии. Слава богу, постановка не 18+, и она честная.

— Свобода «Любимовки» в том, что мы можем позволить себе взять невеликую странную пьесу просто потому, что почувствовали в ней интересное, оригинального автора и его попытки сделать что-то неординарное. Мы всегда стараемся понять этих авторов, посмотреть на них и вдохновить на дальнейшее творчество, чтобы они не останавливались.

В свое время мы придумали, что помимо пьес, которые берем в афишу фестиваля и привозим их авторов в Москву, будем составлять список так называемых отмеченных пьес — они не читаются, но публикуются на сайте. Это тоже очень интересные ребята, мы стараемся о них говорить, придавать им стимул для развития и по мере возможности привозим их на «Любимовку». Потому что фестиваль — это очень питательная среда, такой рок-н-ролл в течение недели, после которого люди разъезжаются по своим городам страшно вдохновленные. Они начинают писать как проклятые, потому что теперь им тоже хочется, чтобы их прочитали с этой сцены.

Поэтому я говорю, что у «Любимовки» нет цели найти качественные пьесы, которые разберут по театрам и сразу поставят. Наши предшественники, создававшиеэтот фестиваль — а сегодня и мы — хотелисоздать среду, в которой будут появляться реальные драматурги.

— За 2017-2018 года сильно расширилась география читок. Мне кажется, что театры стали смотреть друг на друга и тоже стараться проводить их. Мы были в Ярославле, сейчас нас позвали в Серов, в Питере всегда на постоянной основе, в Новосибирске уже второй раз. И еще в нескольких городах, с названиями которых я боюсь ошибиться.

Театр «Старый дом» (сайт театра — М.Л.) в этом плане поступил нетривиально и не стал звать наших режиссеров, а сделал постановки самостоятельно, возможно, что некоторые из них будут на постоянной основе. Это своего рода прививание на местную почву. Потому что если нас приглашают со своими пьесами и режиссерами, то это всегда немножечко гастроли: приехали, показали и уехали.

Важно, когда люди остаются здесь и работают дальше с поставленными спектаклями, ломая шаблонные стереотипы относительно современной драматургии. Они закладываются десятилетиями, и сломать их не так-то просто: «Современные пьесы — это мелкотемье, вот Чехов — это да, вечное». Часто люди говорят про современных драматургов, будто это непонятные ребята, пишущие «чернуху» на злободневную тему и не более того. Причем я на собственном опыте знаю, что так говорят те, кто никогда не читал современную драматургию — их начинаешь спрашивать о последнем прочитанном произведении и выясняешь, что они вообще ничего не видели. Я даже слышала, как молодые ребята-режиссеры говорили: «Ну, я думал, что современная драматургия — это такая…, а оказалось — нет». И часто в институте — в 90% случаев — они с современными текстами не встречаются, потому что их выращивают и воспитывают на классике. Было бы замечательно, если хотя бы один семестр посвящали современной драматургии, потому что театр без нее — это странный театр.

— Из СНГ пока никаких предложений не поступало. Единственное — с режиссером из Литвы обсуждали возможности организации фестиваля, но пока только все на уровне разговоров. Идут переговоры с Финляндией, Данией, Норвегией. Думаю, нам просто не хватает административного ресурса на осуществление всех предложений и задумок. А на международных проектах это еще дополнительные трудности и расходы: визы, перелет, переводчики.

Но сейчас в «Любимовке» появился человек, активно занимающийся международными проектами, в том числе с дальним зарубежьем. Несколько лет подряд мы сотрудничали с Центром современной драматургии Lark из Нью-Йорка (The Lark — М.Л.): проводили читки, организовывали лаборатории. Наши авторы приезжали к ним со своими пьесами, адаптировали под американскую публику, присутствовали на репетициях. Также нас посещали американские авторы, наши переводчики переводили их пьесы, российские драматурги занимались адаптацией, а режиссеры делали публичные показы. Lark, как и «Любимовка», занимается выращиванием авторов.Обмен драматургами на время приостановился, но исключительно из-за финансирования.

Сейчас обсуждается похожий проект с Мексикой. Мы все не очень-то знаем, что происходит в мексиканском театре. А оказывается, современная драматургия у них развивается очень бурно: специальные институты, различные центры. Мы даже привозилик нам мексиканскую пьесу.

Мы попытались сделать международный вариант «Любимовки» — фестиваль переводной современной зарубежной драматургии «Перепост». Но опять же нам не хватило административных ресурсов, и он на время прекратил свое существование. Просто нечем было платить переводчикам, и они работали на голом энтузиазме, а пьесы различными способами пытались находить по друзьям и знакомым.